— Ну вот, — удовлетворенно кивнула Ката, — а то будто не встречаем, а провожаем!

Процесс оказался долгим. День долго тянулся, пока не перешел в вечер, а вечер в ночь. Боярыня, сначала просто постанывающая, теперь кричала в голос, пугая Машу. Повитуха кружила вокруг, время от времени прося женщину раздвинуть колени. Наконец она что-то увидела, о чем шепотом сообщила Кате. Похоже и вправду происходило что-то плохое, потому что Ката, побледнев, вышла из спальни, провожаемая тревожными взглядами, и вернулась не одна, а со старым лекарем, проживавшем в Готском дворе. За ними вошел и Светозар. Маша ахнула, глянув на бывшего возлюбленного. Бледный, с темными глазами вокруг глаз, он ринулся к постели жены, встал на оба колена. Анна улыбнулась ему потрескавшимися губами.

— Что ты, государь мой, всполошился?

Светозар гладил жену по растрепанным волосам и что-то шептал ей на ухо. Анна отвечала так же тихо, и вообще, они вели себя так, словно были в комнате одни.

Бабки, ошарашенные появлением в комнате роженицы постороннего мужчины, зашушукались. Выждав вежливую паузу, и дав супругам успокоить друг друга, лекарь пристально осмотрел живот боярыни, долго заглядывал в глаза и выщупывал пульс. Потом попросил таз воды, вымыл руки и наклонился над роженицей. Боярыня закричала, заставив всех вздрогнуть. Светозар метнулся было к жене, но Ката перехватила его, удерживая. Лекарь поднялся, на его руках была кровь.

— Она не родит сама, — произнес он с акцентом, глядя на Светозара, — ребенок застрял в утробе. Надо вытаскивать, иначе погубим и мать и ребенка.

— Ну так вытаскивай! — закричал Светозар, — если с ней что-то случится, я тебе голову снесу!

— На все воля господа, боярин, — с достоинством ответил лекарь, не испугавшись угроз, — я сделаю все, что могу.

Он открыл сумку и достал сверток. Развернув инструменты на столе, лекарь некоторое время беззвучно шевелил губами, очевидно прося у бога сил помочь несчастной, потом взял в руки тонкий острый нож.

— Надо резать, — сообщил он, — ребенок сам не найдет выход.

— Как — резать?! — споткнулся Светозар, — зачем резать?! Так доставай!

— Естественным путем ребенок не выйдет, — еще раз пояснил лекарь, если не резать, оба умрут!

— А если резать?! — страшным шепотом уточнил Светозар.

— Тогда, возможно, спасем дитя, — ответил лекарь.

— А боярыня?

Маша слышала, как дрожит голос сильного мужчины. Он уже знал исход, но продолжал надеяться.

— Ей поможет только молитва, — сказал лекарь, — молись, боярин, лучше молись за свою жену.

— Я запрещаю резать! — Светозар кинулся к Анне, — голубушка, сама справишься, давай, поднатужься.

Анна отвела взгляд от мужа и поманила к себе лекаря.

— Режьте, — прошептала она.

— Нет! — вскинулся Светозар, — нет! Я запрещаю!

Ката подскочила к страдающему другу, обхватила его за плечи, потянула вон из горницы.

— Маша, — позвала боярыня.

Маша наклонилась над ней.

— Помоги ему, — прошептала Анна, — и моим детям. Не оставляй моих детей! Ты обещала!

Маша закивала. Ее подбородок дрожал от сдерживаемых рыданий, глаза щипало.

Лекарь достал из сумки склянку, накапал в бокал с водой несколько капель коричневой жидкости, протянул Анне выпить. Через несколько минут роженица закрыла глаза.

Маша не хотела смотреть на это все. Ей казалось, что вот сейчас, как в фильмах ужасов, она услышит треск раздираемой плоти. Ее трясло как в лихорадке.

Но все прошло быстро и тихо. Лекарь знал свое дело. Когда закричал младенец, толпа старух ахнула, все дружно заговорили, закрестились. Маша повернулась — в окровавленных руках доктора висело маленькое синеватое тельце. Ребенок истошно кричал. Повитуха перехватила новорожденного, завернула в кусок ткани, выбежала из комнаты. Лекарь еще копошился, потом разогнул спину, вытер пот со лба сгибом локтя.

— Скажи боярину, боярыня преставилась, — произнес он, глядя на Машу.

Она замотала головой. Нет, это невозможно. И не будет она этого говорить! Почему она? Зачем вообще она здесь?!

Выбежав из спальни, Маша побежала куда глаза глядят. Вылетев в гостевую горницу, она столкнулась с Катой, державшей младенца и толпой детей. Тут же был и Ратибор. Они все уставились на Машу, ожидая, что она скажет, и только Ката, взглянув с надеждой и увидев помертвевшее Машино лицо, печально прикрыла глаза.

— Где боярин? — хрипло спросила Маша.

45

Похоронили боярыню Анну в родовой усыпальнице. В холоде ноября все воспринималось еще горше, было ощущение, что вместе с этой жизнерадостной женщиной ушло все добро мира. Последующие дни Маша помнила как во сне. Как-то все навалилось, дом нужно было вести, а расстроенные слуги видели в ней преемницу. Анна сделала все, чтобы до ее ухода Машу запомнили. На следующий день после похорон, когда Маше больше всего хотелось спрятаться где-нибудь в чуланчике и переосмыслить свое нынешнее положение, в комнату к ней со стуком вошла ключница. Она много чего говорила, и из ее бессвязного потока, перемежающегося всхлипами и сморканиями, Маша поняла, что Анна велела, если вдруг что, обращаться к ней, Маше, и не тревожить боярина. Маша ударилась в панику. Что она может знать о ведении огромного дома?! Сейчас, как она поняла, вопрос стоял в том, что готовить на завтрак и покупать ли ткани на новую одежду. Кое-как разобравшись с этим, Маша попросила найти Пламену. Та прибежала мгновенно, такая же как все — с красными глазами и носом, но все же державшая себя в руках.

— Мне нужно навестить Кату… Ну, то есть боярыню Ладожскую, — протараторила Маша. Она спустилась с высокой перины, Пламена подскочила с одеждой. Маша никак не могла привыкнуть, что тут не дают одеваться самой, но послушно подставляла себя под аккуратные руки служанки. — Вели возок запрягать, поеду…

— Матушка, — Пламена первый раз ее назвала так, до этого, в основном, именовала "боярышней", как и все, отказываясь звать Машу просто по имени, — нельзя сейчас ехать, боярыня всегда сама во главе стола сидела, и надо слугам указания дать, а то разбалуются!

— Но я не боярыня! — раздраженно выкрикнула Маша и тут же осеклась, видя, как вздрогнула девушка, — прости… Я не знаю, что мне делать, нужно посоветоваться!

— Так ты, боярышня, пошли гонца! — сообразила Пламена.

Точно, гонцы же есть! Маша потерла висок, который уже с утра начинал ныть.

— Хорошо, пошлите гонца, пусть попросит боярыню Катерину Владимировну приехать.

Пламена разгладила на ней невидимые складки, усадила на табурет и уложила волосы. Обычно она просто плела косу, а сегодня уложила ее вокруг головы, покрыла белоснежным платком расшитым мелким бисером и прикрепила сзади что-то вроде фаты. Наряд получился очень торжественный.

— Ты, матушка, теперь за хозяйку, — пояснила Пламена, — так боярыня распорядилась, негоже простоволосой ходить, не будут люди девку слушать.

С тяжелым сердцем шла она в столовую горницу. Войдя, увидела знакомые лица, понурые и осунувшиеся. Подумав, она все же села на свое обычное место, не рискнув занять стулец покойницы. Вздрагивая каждый раз, когда скрипела входная дверь, Маша поглядывала на пустующее место Светозара, ожидая, что он вот-вот появится. Но, Светозар так и не пришел, и завтрак закончился в печальной тишине.

Мальчишки близнецы нашли утешение в единении, Ратибор, как и отец, предпочитал печалиться в одиночестве, хотя и пришел на трапезу, и только малыш Богдан не мог еще контролировать свои эмоции, и рыдал, уткнувшись ей в подол, отталкивая няньку, которая пыталась увести его из зала.

— Оставь его, — тихо попросила Маша и обняла мальчика. Она присела на лавку, посадила мальчишку на колени, поглаживая его, икающего и всхлипывающего, по влажной макушке.

— А государыня теперь к боженьке ушла? — спрашивал мальчик.

Маша кивала.

— Будет теперь с боженькой и ангелами жить?

И на это Маша соглашалась. Несомненно, если был где-то там боженька, то Анна должна была быть где-то рядом.